Lis
Наверное, это было немного неосторожно - покупать дом, вплотную примыкающий к освящённой земле, но я не устояла перед видом, который открылся из маленького окна комнаты под самой крышей: наклонённые в разные стороны надгробия, высокая трава и старый тис у дорожки, ведущей к церкви. Надо ли говорить, что ту комнату я выбрала своей спальней. А церковь, если хотите знать, построена в честь святой Марии, только многих теперь путает название моего магазина в таком тесном соседстве. Тех, кто спрашивает, почему церковь - Марии, а магазин и кафе - "Дары святого Мартина", я отсылаю к местной легенде о чудесной подземной "Стране святого Мартина", где одновременно вечное лето и вечные сумерки, и все понятливо кивают и с интересом покупают брошюрку нашего местного исторического общества, не подозревая, насколько это название на самом деле отражает суть.
Приходской совет уже который год выговаривает мне за то, что я порчу вид деревенской площади тремя своими пластиковыми столами и стульями, и предлагает заменить их красивыми, ажурными металлическими, но это, разумеется, исключено.
Ведь ко мне приходят на рассвете и садятся у моих дверей, и раскладывают свой товар на белой пластмассе: шарфы, сотканные из тумана и паутины или связанные из плотных облаков, мха и лебединого пуха; ожерелья, собранные из драгоценных камней, которым люди не знают названий и поэтому принимают за стёкла; открытки, выполняющие любое записанное в них пожелание; игрушки, которые оживают по ночам и хранят сон своих маленьких хозяев. Я никогда не знаю заранее, что они придут, но меня сразу будят их щебечущие голоса и перезвон, как будто от крохотных бубенчиков, сопровождающий их движения. Я быстро встаю и отправляюсь вниз на кухню готовить горячий шоколад, щедро посыпанный корицей, разливаю его по разномастным чашкам и выхожу на улицу с подносом.
Их крылья еле заметны, потому что сливаются с утренними сумерками и постепенно светлеют, повторяя оттенки неба. Их голоса приветственно взлетают, и кажется, что стая птиц присела отдохнуть в моём кафе. Моё собственное горло давно утратило способность производить этот щебет, поэтому я приветствую их по-человечески. Они понимают - они всё понимают.
Конечно, я не одним шоколадом плачу им за волшебные сувениры, которые одни только и приносят мне доход (в магазине полно и другого, человеческого подарочного барахла, но кто же его покупает, кроме как от отчаяния в Сочельник - все эти фигурки зайцев, бесконечные кухонные полотенца и глупые вазочки, не способные даже продлить жизнь поставленного в них цветка?). В обмен я рассказываю им, где найти самые вкусные сны.
С вами случалось, что утром вы помните только ощущение сна - сладкое, тянущее, счастливое - но не сам сон? И чем больше напрягаете память и пытаетесь ухватить хотя бы кончик сюжета, хотя бы одну картинку, тем дальше всё ускользает, пока останется ничего, кроме сухой фразы: "Сегодня мне снился хороший сон." Не старайтесь, ничего не поймаете - ваш сон унесли феи. Согласитесь, от этого никому никакого вреда: у вас всё равно хорошее настроение, а у фей - вкусный и питательный завтрак. Так, по крайней мере, я оправдываю свою сомнительную деятельность наводчика.
О снах мне рассказывает дерево. Оно стоит у прилавка, окружённое открытками и обёрточной бумагой, и покупатели, снимающие с него игрушки, не догадываются, что его корни уходят сквозь стол и сквозь пол в самую глубь земли и что каждая ветка точно повторяет направление одной из деревенских улиц. Летом на нём висят бумажные цветы, осенью - фетровые яблоки, зимой - стеклянные звёзды, и всегда - маленькие феи из проволоки и соломы, пуха и блёсток. Фей никогда не становится меньше: стоит кому-то купить одну, как на соседней ветке возникает новая. К Рождеству новенькие все сплошь объявляются в праздничных колпачках и идут нарасхват в качестве ёлочных украшений.
Не знаю, что они там вытворяют в домах своих новых владельцев, но со мной феи разговаривают. Шёпотом разбалтывают мне все секреты, какие водятся в нашей деревне, каждая со своей улицы. А если расспросить более прицельно, расскажут всё, что только есть у людей на уме и на сердце. Но мне всё подряд ни к чему, я спрашиваю только, кому на рассвете снятся самые сладкие сны, и те, кто ждёт меня на улице, с фырчанием крыльев снимаются с места, когда я указываю им дорогу. Я же собираю со столов пустые кружки - на поднос, а новый товар - в специальную корзинку с крышкой: его сначала нужно разобрать и проверить, на что он способен. Это можно сделать в среду - в среду я закрываюсь после обеда. А до тех пор пусть постоит корзинка в дальнем углу кухни, а я начну печь - ведь часам к одиннадцати начнут заходить более обычные посетители, всё больше старые знакомые, чей день теперь непременно включает чашку кофе и кусок моего яблочного пирога за длинным деревянным столом возле дерева фей. (Яблоки в пироге у меня тоже непростые, но об этом уж совсем никому знать не обязательно. Маленькие, остроухие, в красных колпаках привозят мне по осени полные тележки, и немудрено, что завсегдатаи моей кофейни чувствуют себя лучше и лучше с каждым днём.)
Первым всегда приходит Мартин - седой, чеканный, с отставной военной выправкой. Он вообще пришёл первый, когда я только переехала в деревню и повесила новенькую табличку на дом между почтой и кладбищем: "Дары святого Мартина: подарки, сувениры, кафе". Говорит, его привёл интерес к сходству имени, а вовсе не любопытство коренного жителя и стремление немедленно всё разведать про нового человека. Теперь, бывает, Мартин приходит и два раза в день - дома у него жена, вот уже год оплакивающая гибель их тридцатилетнего младшего сына. Сколько раз я передавала для неё куски пирога, завёрнутые в бумагу, но всё без толку: Кэрол почти ничего не ест. С их улицы-ветки я убираю всех фей - Мартин мне и так расскажет. Всегда проще рассказывать чужим, даже таким, которых знаешь много лет. Я умею - и слушать, и оставаться немного чужой, потому что только избегая привязанностей можно удержать равновесие на грани миров.
Вы спрóсите, к чему мне всё это и как занесло меня в эту уютную глушь из цветущей страны вечности. Что ж, кое-что из этого решительно никого не касается. Могу только сказать, что ни о чём не жалею, хотя бы потому, что в цветущей вечности, помимо шоколада и корицы, не бывает ещё и снега. А здесь бывает - я научилась его делать сама, смешивая сахарную пудру с блестящей пылью, которая остаётся на моих пластмассовых стульях после визита крылатых гостей. И поэтому в Сочельник я жду, когда проедет последний автобус и последний поезд простучит мимо станции в соседней деревне, и подхожу к своему дереву с синей фарфоровой плошкой. Сначала сдуваю совсем чуть-чуть с ладони и бегу к двери - проверить, что всё получилось. И убедившись, что первые белые мошки закружились над ёлкой посреди площади, я смелею и швыряю на дерево уже целые пригоршни, а остатки вытряхиваю разом, опрокинув плошку.
За окном начинается метель, из церкви доносится пение. В этом году я выберу одну из своих особых открыток для Мартина и Кэрол и тщательно придумаю пожелание. А если под утро на моих заснеженных стульях обнаружатся внезапные посетители, я отправлю их обратно ни с чем, даже не взглянув, что за чудеса они принесли с собой: сны, приснившиеся в рождественскую ночь, по праву принадлежат своим хозяевам, и я никому не позволю их отбирать. Разве что украду сама.
Приходской совет уже который год выговаривает мне за то, что я порчу вид деревенской площади тремя своими пластиковыми столами и стульями, и предлагает заменить их красивыми, ажурными металлическими, но это, разумеется, исключено.
Ведь ко мне приходят на рассвете и садятся у моих дверей, и раскладывают свой товар на белой пластмассе: шарфы, сотканные из тумана и паутины или связанные из плотных облаков, мха и лебединого пуха; ожерелья, собранные из драгоценных камней, которым люди не знают названий и поэтому принимают за стёкла; открытки, выполняющие любое записанное в них пожелание; игрушки, которые оживают по ночам и хранят сон своих маленьких хозяев. Я никогда не знаю заранее, что они придут, но меня сразу будят их щебечущие голоса и перезвон, как будто от крохотных бубенчиков, сопровождающий их движения. Я быстро встаю и отправляюсь вниз на кухню готовить горячий шоколад, щедро посыпанный корицей, разливаю его по разномастным чашкам и выхожу на улицу с подносом.
Их крылья еле заметны, потому что сливаются с утренними сумерками и постепенно светлеют, повторяя оттенки неба. Их голоса приветственно взлетают, и кажется, что стая птиц присела отдохнуть в моём кафе. Моё собственное горло давно утратило способность производить этот щебет, поэтому я приветствую их по-человечески. Они понимают - они всё понимают.
Конечно, я не одним шоколадом плачу им за волшебные сувениры, которые одни только и приносят мне доход (в магазине полно и другого, человеческого подарочного барахла, но кто же его покупает, кроме как от отчаяния в Сочельник - все эти фигурки зайцев, бесконечные кухонные полотенца и глупые вазочки, не способные даже продлить жизнь поставленного в них цветка?). В обмен я рассказываю им, где найти самые вкусные сны.
С вами случалось, что утром вы помните только ощущение сна - сладкое, тянущее, счастливое - но не сам сон? И чем больше напрягаете память и пытаетесь ухватить хотя бы кончик сюжета, хотя бы одну картинку, тем дальше всё ускользает, пока останется ничего, кроме сухой фразы: "Сегодня мне снился хороший сон." Не старайтесь, ничего не поймаете - ваш сон унесли феи. Согласитесь, от этого никому никакого вреда: у вас всё равно хорошее настроение, а у фей - вкусный и питательный завтрак. Так, по крайней мере, я оправдываю свою сомнительную деятельность наводчика.
О снах мне рассказывает дерево. Оно стоит у прилавка, окружённое открытками и обёрточной бумагой, и покупатели, снимающие с него игрушки, не догадываются, что его корни уходят сквозь стол и сквозь пол в самую глубь земли и что каждая ветка точно повторяет направление одной из деревенских улиц. Летом на нём висят бумажные цветы, осенью - фетровые яблоки, зимой - стеклянные звёзды, и всегда - маленькие феи из проволоки и соломы, пуха и блёсток. Фей никогда не становится меньше: стоит кому-то купить одну, как на соседней ветке возникает новая. К Рождеству новенькие все сплошь объявляются в праздничных колпачках и идут нарасхват в качестве ёлочных украшений.
Не знаю, что они там вытворяют в домах своих новых владельцев, но со мной феи разговаривают. Шёпотом разбалтывают мне все секреты, какие водятся в нашей деревне, каждая со своей улицы. А если расспросить более прицельно, расскажут всё, что только есть у людей на уме и на сердце. Но мне всё подряд ни к чему, я спрашиваю только, кому на рассвете снятся самые сладкие сны, и те, кто ждёт меня на улице, с фырчанием крыльев снимаются с места, когда я указываю им дорогу. Я же собираю со столов пустые кружки - на поднос, а новый товар - в специальную корзинку с крышкой: его сначала нужно разобрать и проверить, на что он способен. Это можно сделать в среду - в среду я закрываюсь после обеда. А до тех пор пусть постоит корзинка в дальнем углу кухни, а я начну печь - ведь часам к одиннадцати начнут заходить более обычные посетители, всё больше старые знакомые, чей день теперь непременно включает чашку кофе и кусок моего яблочного пирога за длинным деревянным столом возле дерева фей. (Яблоки в пироге у меня тоже непростые, но об этом уж совсем никому знать не обязательно. Маленькие, остроухие, в красных колпаках привозят мне по осени полные тележки, и немудрено, что завсегдатаи моей кофейни чувствуют себя лучше и лучше с каждым днём.)
Первым всегда приходит Мартин - седой, чеканный, с отставной военной выправкой. Он вообще пришёл первый, когда я только переехала в деревню и повесила новенькую табличку на дом между почтой и кладбищем: "Дары святого Мартина: подарки, сувениры, кафе". Говорит, его привёл интерес к сходству имени, а вовсе не любопытство коренного жителя и стремление немедленно всё разведать про нового человека. Теперь, бывает, Мартин приходит и два раза в день - дома у него жена, вот уже год оплакивающая гибель их тридцатилетнего младшего сына. Сколько раз я передавала для неё куски пирога, завёрнутые в бумагу, но всё без толку: Кэрол почти ничего не ест. С их улицы-ветки я убираю всех фей - Мартин мне и так расскажет. Всегда проще рассказывать чужим, даже таким, которых знаешь много лет. Я умею - и слушать, и оставаться немного чужой, потому что только избегая привязанностей можно удержать равновесие на грани миров.
Вы спрóсите, к чему мне всё это и как занесло меня в эту уютную глушь из цветущей страны вечности. Что ж, кое-что из этого решительно никого не касается. Могу только сказать, что ни о чём не жалею, хотя бы потому, что в цветущей вечности, помимо шоколада и корицы, не бывает ещё и снега. А здесь бывает - я научилась его делать сама, смешивая сахарную пудру с блестящей пылью, которая остаётся на моих пластмассовых стульях после визита крылатых гостей. И поэтому в Сочельник я жду, когда проедет последний автобус и последний поезд простучит мимо станции в соседней деревне, и подхожу к своему дереву с синей фарфоровой плошкой. Сначала сдуваю совсем чуть-чуть с ладони и бегу к двери - проверить, что всё получилось. И убедившись, что первые белые мошки закружились над ёлкой посреди площади, я смелею и швыряю на дерево уже целые пригоршни, а остатки вытряхиваю разом, опрокинув плошку.
За окном начинается метель, из церкви доносится пение. В этом году я выберу одну из своих особых открыток для Мартина и Кэрол и тщательно придумаю пожелание. А если под утро на моих заснеженных стульях обнаружатся внезапные посетители, я отправлю их обратно ни с чем, даже не взглянув, что за чудеса они принесли с собой: сны, приснившиеся в рождественскую ночь, по праву принадлежат своим хозяевам, и я никому не позволю их отбирать. Разве что украду сама.