Я лежу на твёрдой койке в плацкартном вагоне поезда на Санкт-Петербург, я лежу в горячей темноте у ледяного стекла, мёртвые составы на путях напротив, соседка сказала, от окна дует и закрыла шторы. Когда она уснула, я украдкой раскрыла их, тихо, чтобы не разбудить её, поначалу накрыла голову шторой и смотрела сквозь муть на однообразное мелькание лесов и заснеженных, ветром прилизанных трав. Поезд отчего-то ужасно грязный, и стекло такое же грязное, за серовато-коричневой пеленой очертания снаружи сливаются и перетекают друг в друга. Я была почти готова плакать, зайдя в вагон и отметив про себя это грязное стекло. Мы сели, и проводник выключил свет. Соседка сказала, что не хочет сидеть без света, и пошла с проводницей на компромисс, лампы погасили на первые двадцать минут. Я уже очень давно не ездила никуда. Что обычно? Я курю в темноте, глядя в потолок, слушаю The Rasmus, смотрю оцепенело часами в окно, чувствуя себя полностью принадлежащей каждой промелькнувшей по ту сторону деревне, дому, фонарю, лесу, потому что я, незнакомка, сторонний наблюдатель, знаю лучше всего на свете, каково быть чужим всему, что остаётся за стеклом. Сейчас я судорожно цеплялась за еле различаемые силуэты, огни занимают всё пространство, ослепляют, потом включили свет, завесили шторы, я спала в наушниках, отвернувшись к стене, чтобы наконец через три часа остаться единственным бодрствующим в вагоне. Под Sail Away ночь обретает мистичную торжественность.